Патриция осекается, потому что Доркас говорит правильные вещи: что ее ждет через год там, откуда она бежала, потому что когда-то всех окрестила монстрами, зверями, чьих лап опасаться нужно? Наверное, ничего хорошего, сто процентов - ничего_хорошего. Селвин скорее наказать себя хочет, с каждым годом ставки повышая. Сначала это было самобичевание, общение с теми, кого презирала до этого, а теперь вынуждена с ними равняться, после - побег, отчаяние, попытка скрыться от всего мира. Когда с этими тенями Патриция смиряется, она решается на следующую ступень: разговор с Нейтом, Кадом, теперь возвращение домой. Кажется, что еще чуть-чуть и ее на земле этой больше не будет, судьба наконец устанет бороться с яростными попытками с ней столкнуться и просто даст то, чего Селвин жаждет. Наверное, так было бы правильно, так было бы с п р а в е д л и в о.

— Я их не защищаю, — отвечает пристыжено, потому что не ради пожирателей смерти рискует всем, а ради семьи.
— Я уговорю их уехать, бросив все позади, — скорее себя успокаивает, чем Медоуз пытается предложить очередную сделку. Могла бы быть более убедительной: Доркас, только я могу их убедить, понимаешь, надо бежать, - было бы этого достаточно она уже никогда не узнает. За год ее отсутствия Орден Феникса никуда не сдвинулся: разве что оказался запрещен законом, что только усложняло ее сотрудничество с ним. Если теперь они наравне с пожирателями смерти, то в чем смысл, стоит ли ради этого рисковать?

Медоуз повторяет то, что ей твердят окружающие: ради блага, ради добра, ради светлой стороны. Но кто определяет то самое благо, кто диктует способы борьбы? Селвин догадывается, что орденовцы следуют за несколькими лидерами, судя по всему, один из них Альбус, раз она сама с ним договаривалась о сделке, второй - Аластор, потому что Фрэнк именно через него ее в Орден зовет, а третий Эдгар, потому что он баллотируется в министры. Патриция правда не понимает, попытка победить в выборах - это способ отвлечь внимание или на свою сторону перетянуть первенство, ведь если во главе министерства магии окажется свой человек, то посадить неугодных в Азкабан на пожизненное заключение будет в разы легче.
Но только магглы не догадываются, что министры магии - лишь куклы, власти особой не имеют, ибо все решает визенгамот, председателем которого еще нужно стать. Значок министра не дает подобной гарантии, поэтому планы Ордена Феникса для нее до сих пор остаются загадкой.

Да и Доркас задается тем же самым вопросом, переспрашивая то, на что Патриция и сама найти ответ не может. Столько лет между двумя огнями, столько переживаний и попыток понять, как_правильно приносят лишь мигрени и нервные расстройства, а не мудрости или хотя бы жизненные уроки.
Но Пэт палочку крепче пальцами сжимает, потому что от своей мысли отступаться не хочет - это последний разговор с орденовцами, больше она с ними не только сотрудничать не хочет, но и пересекается. Клятва связывает ей руки, она не может поделиться ни с кем важной для деятельности феникса информацией, поэтому они могут просто ее отпустить, в конце концов Селвин имеет право принимать решения самостоятельно.
— Я считаю, что нельзя верить одному человеку, — отвечает, чуть погодя, искренне и так, словно не прощается, — нельзя верить в одного человека настолько слепо, чтобы следовать его указаниям беспрекословно, — Патриция кивает на палочку, которую Доркас на нее направляет, потому что если бы не Альбус, - она в этом уверена, - то они бы уже давно разошлись с миром. Но он приказал следить и не отпускать, что понять можно, но принять - нет.
— Надежду нужно искать в нас самих, в семьях, которые разрушаются из-за чужих амбиций, — упрямо отвечает Селвин, своего артефакта не опуская и понимая, что следующие слова Медоуз вполне закономерны. Она не может предать своих, подставить того же Дамблдора или Хартли - любого, кто причастен к информации, которой Пэт обладает. Но все эти разговоры толка никакого не принесут, девушки все равно будут стоять на своем, оттого Патриция на месте остается, раздумывая, достаточно ли времени прошло, чтобы вновь прыгнуть в вихре аппарации.

В ответ Доркас она только кивает:

— Я не хочу тебя ранить, — предупреждает, а на самом деле показывает, что не отступится и ее решение окончательное. Приподнимает голову, губы поджимая, и не отводит взгляда от той, от которой зависит чуть больше, чем ничего. Орденовцы заставляют всех членов организации чувствовать себя важными, словно они и правда могут что-то исправить, но очень легко отличить оптимистов от дураков, и Патриция во взгляде Доркас видит то, что в свое время мечтала разглядеть в Нейте. П о н и м а н и е. Она не просто стоит посреди поля, не просто под прицелом держит ту, кто когтями себе вырывает путь домой, она словно сама рассуждает о происходящем, и это Селвин заставляет смягчиться, поэтому палочку опускает.
Сражаться она не будет, выдержит атаку, ее заблокирует, но сама наступать не станет; подбирает рюкзак, который по воздуху к ней летит, не выпуская Медоуз из видимости.
— Я не могу быть с теми, в кого не верю, как бы мне ни хотелось справедливости, но для всех она разная. То, что Альбусу принесет удовлетворение, разрушит несколько семей, и я не могу с этой мыслью жить дальше, потому что в войне нет победителей, — Патриция щит вокруг себя колдует, — мы уже все проиграли, Доркас, — а потом трансгрессирует несколько раз, прыгая из парка в Косой переулок и оттуда в гостиницу Бирмингема, пока наконец не останавливается в нескольких километрах от родового поместья с попавшим в нее заклинанием Доркас, упрямо за ней прыгающей до Бирмингема.

Патриция наверняка много ошибок совершила и еще совершит, в ней живет бунтарство, которое выражения еще не нашло, потому что боль и отчаяние окружающих в себя она впитывает и не знает, как с ним справиться. Она была на стороне нейтралитета, обратилась за помощью к тем, кто, казалось бы, свет олицетворяет, и теперь должно попробовать понять, что из себя тьма представляет.
Тени ее поглощают по мере приближения к дому, но Селвин шага не сбавляет, крепче лямки рюкзака пальцами перехватывая. Она очень устала и ее тошнит от столько трансгрессий подряд, поэтому у высоких кованных ворот Пэт останавливается, чтобы перевести дыхание. В некоторых окнах горит свет, а лужайка заросла непроходимыми зарослями; атмосфера двора не внушает доверия: слишком мрачно, слишком не_так. На крыльце не встретит мать, тяжелые руки отца ее не обнимут, а взгляды братьев не позволят расслабиться в своей комнате.
Патриция дышать опасается, когда толкает ворота, боясь, что защита ее не пропустит, но не чувствует в ладонях ни боли, ни сопротивления. Делает несколько шагов к дому, пока не замечает, что входная дверь открывается, а освещая теплым светом крыльцо.

Иллюзий по поводу своего возвращения Патриция не строила, поэтому не обижается, когда на себе ловит недоверчивые и чаще порицающие взгляды, находясь в окружении братьев и родителей. Мама руки заламывает за спину, потому что отец просит ее не мешать воспитанию, а Селвин молчит в ответ, ибо спорить сил нет и, если честно, права тоже нет. Она больше недели проводит взаперти: выходить из дома не спешит, боясь, что за ней следят; Нейт настаивает на разговоре, но Патриция не уверена, что сможет ответить на вопросы и объяснить. Ответов на «почему» у нее все так же нет, а те, которые заготовлены, никого не устраивают, потому что не видят логики в «это было правильно».
Патриция себя ищет и находит там, откуда сбегает год назад. Стены согревают, уютом веют, пусть и дом больше не является ее_родным, но все-таки воспоминания играют свою роль. Она не уверена, что почувствовала бы такое же спокойствие, если бы вернулась домой, ибо сталкиваться с незавершенным разговором все еще не готова: Нейт о ребенке не знает, недоверчивые взгляды на нее бросает, и Пэт голову опускает // заслужила.
Но судьба, кажется, над ней издевается, потому что Патриция вновь становится свидетелем разговора, которого услышать не должна была. Братья, по началу от нее отстраненные, спустя неделю стали забывать закрывать двери: Селвин, по дому передвигающаяся от скуки, у одной из комнат останавливается, когда «Хартли» разрезает шепотом звенящую тишину.
Наверное, ей стоило уйти, отвернуться и не наступать на те же грабли, но у Трэвиса голос взбудораженный, а Теодор молчит, что ничего хорошего не означает. Патриция стоит у двери некоторое время, пока не осознает, во что они снова ввязались, пока одно с другим не сопоставляет и не понимает, что эту ошибку исправить будет не так-то просто.
— Веритасерум, Трэв, верита-блядь-серум, — Тео зол, он бьет ладонью, кажется, по столу, а Пэт вздрагивает и, едва шаркая тапками, скрывается в своей комнате.
Паника накрывает собой лишь на несколько часов, пока Селвин судорожно выписывает все плюсы и минусы на пергаменте, пытается понять, что произойдет с их семьей, с ними, если вдруг до Ордена Феникса дойдет, что арестованный Кассиус Трэверс — не тот, кого Патриция все это время защищала. Альбус знает, он не так глуп, да и остальные подозревают ее родственников — это вполне логично, что братьев и родителей в первый же вечер возвращения из себя выводит. Селвин судорожно по комнате ходит, из угла в угол шагами ее меряя, а когда слышит разговоры в коридоре, замирает на кровати, молясь, чтобы никто к ней не зашел.
Она не_готова, Медоуз была права, конечно, была права: дрожь вновь бьет по рукам, и девушка их между собой переплетает, успокаивая.
С планом Патриция определяется не сразу, боясь, что очередное неповиновение указаниям старших для нее обернется или крупным скандалом, или последним наказанием. Она все газеты за предыдущие дни внимательно читает, надеясь успеть бурю предотвратить вовремя, но достаточно быстро догадывается, что у Тео все схвачено. Трэвис поступает умно, приходя к министру и уводя от себя подозрения таким образом, но Патриция знает, что Кассиус сомневается, как и Кадмус, как и (она надеялась) Нейтан будет сомневаться. У него слишком много информации на них всех, одна капля сыворотки правды, и все Паркинсоны, Селвины, Трэверсы попадут в Азкабан за многочисленные преступления, возможно, даже ими не совершенные.
С утра она отказывается от завтрака, но одумывается, решая не игнорировать остальных. За столом спрашивает, как у всех дела, в ответ получает что-то похожее на мычание @ все больше в своем плане укрепляется — Патриция искупит свои грехи.
В комнате все бумаги сжигает, потому что не может скомпрометировать Непреложный обет, данный Альбусу, долго раздумывает о том, как пробраться в Аврорат. Если обратится к Алисе или Доркас, то они сразу же ее поймают и вернут туда, откуда так упрямо бежала, а может и того хуже. Пэт может по пальцам пересчитать тех, в чьей причастности к Ордену уверена, что ее задачу не упрощает.
В Атриум Селвин из камина выходит ближе к семи вечера, ведомая тишиной в новостях, обходит Министерство с другой стороны и пользуется входом для авроров.
— Гиббинс, — здоровается с парнем, о котором постоянно слышит на собраниях Ордена Феникса, но знает, что он отказывается к нему присоединяться. Он спрашивает, что она тут делает, и Патриция врет — нагло врет, — что пришла встретиться с Фрэнком. Аврору этого достаточно: очевидно, оборотное зелье сработало, а спрятанные волосы Алисы ни с чьими другим не перепутались. Селвин проходит в тускло освещенный коридор, некоторое время идет прямо, а потом сворачивает в уборную.
Дверь на замок закрывает дрожащими пальцами, в зеркало себя оглядывает, удостоверяясь, что зелье все еще работает, и взволнованно поглядывает на наручные часы. Патриция остается в туалете несколько часов, пока не слышит громкие голоса в коридоре: за дверью отчетливое «камеру, живо», голосом Марлин произнесенное, узнает и губы поджимает — его привели.
Селвин давно не виделась со старшим Трэверсом: когда она проводила каникулы дома у Кадмуса, молила о расторжение помолвки, то он своего племянника_ее поддерживал, оттого никаких негативных чувств к нему Патриция не испытывает. Наверное, из-за этого топчется на месте, не зная, стоит ли, нужно ли, способна ли.
Но сидит в туалете еще несколько часов, пока стрелка часов не останавливается на двух часах ночи. В отражении зеркала Пэт уже видит саму себя, волосы приглаживает, пытается уговорить себя, что поступает п р а в и л ь н о.
В коридоре ей никто не встречается: а когда она доходит до тюрьм, расположенных на этаже ниже, то останавливается у поворота. Глупо полагать, что Кассиуса оставили без охраны, и Селвин из сумки достает стеклянный пузырек. Она в зельеварении не то чтобы плоха, но крадет у Вильмы из запасов усыпляющий порошок, смешивая его со взрывающим снадобьем; прицелившись, склянку бросает в стену над головой охранника, и тот на звук реагирует, тут же вскакивая на ноги. Но зелье уже подействовало (Патриция успевает нос прикрыть влажным платком), и он по стене медленно скатывается:
пятнадцать минут.
Она осторожно идет вперед, через тело переступая и заставляя себя не оглядываться, спешит вперед. В первой же камере замечает человека, прислонённого к стене.
— Патриция?
Она на мгновение на месте замирает, а потом делает шаг вперед: будет ли магия работать в тюрьме, сможет ли Селвин воспользоваться заклинанием, чтобы лишить жизни того, кто угрожает всей ее семье, всему тому, что она столько лет пыталась из темноты вытащить? В его глазах она замечает удивление, неловко пальцами обхватывает прутья клетки, но не чувствует никакой магической защиты.
— Здравствуйте, — знает ли он, что Пэт не было с Нейтом около года, знает ли он, кто его сдал, знает ли он, что стал пешкой в своей же игре? Селвин его жалко: она улыбается_грустно, пальцами до его руки дотягивается, осторожно сжимая.
Она должна.
   Она обязана.
     Ради семьи, ради себя.
Патриция никогда не была эгоисткой: так получилось, что с детства она или в тени старших братьев, или за спинами Кадмуса с Натаниэлем. Она всегда чувствововала_вует себя в безопасности, оттого с проблемами-то и не сталкивалась никогда. Все началось с правды, услышанной случайно, закрутилось, завертелось, когда в муже разочаровалась, когда на его руках видела лишь кровь, а своего лицемерия не замечала: ты не такой, Нейт, — твердила она ему в тот вечер, когда он от нее пытался отстраниться, а она молила о понимании. Но как он ее понять мог, если она сама себя до сих пор не понимает?
— Прости, — просит прощения, руку из клетки убирая, а в другой ладони зажимает волшебную палочку.
Патриция Паркинсон когда-то мечтала о большой семье, о счастливых вечерах в объятиях мужа, звала себя не_такой, в Натаниэле души не чаяла, за Кадмуса была готова любого на части разорвать. Но все это лишь на словах, в фантазиях, в иллюзиях, в которые она верить могла потому, что все это время была от настоящего мира убережена ложью_во_благо.
Теперь же она смотрит в глаза, полные непонимания, сочувствует, но вины не ощущает. Очерствела ли, возможно, просто поняла, что важно. Важно быть собой, Патрицией Селвин, женой, сестрой, дочерью. Она должна уберечь свою семью, пусть ей и потребовалось три мучительных года разобраться в своих причинах, но теперь Пэт не отступится.
— Авада Кедавра, — слетает уверенным шепотом с ее губ, а из волшебной палочки лишь пара зеленых искр появляются. Она мешкается, взволнованно пытается еще пару раз заклинание вызвать, пока не понимает, что на тюрьмы все-таки наложена защита. Патриция старается на Кассиуса взгляда не поднимать, в сумке роется, палочку туда бросая и доставая следом кинжал.