Он себя уговаривает успокоиться — ничего необычного не происходит, у него просто ладони потеют, и Сириуса это раздражает, потому что волнение не про него, он всегда в себе уверен. Даже когда из рук выскальзывает букет цветов, который он наспех собирает с/а/м/о/с/т/о/я/т/е/л/ь/н/о. Поле, куда Блэк аппарирует, усыпано хризантемами и дикими ромашками, но ему хочется отыскать колокольчики: «они мне напоминают твои глаза» — планирует сказать в процессе, но чем дольше по полю ходит, пачкая ботинки, тем сильнее сомневается в фразе.
Сириус ерошит волосы, недовольно рыча, когда оглядывается по сторонам, а потом приседает на корточки. Четырьмя лапами намного быстрее добраться до нужного места, а в стебли цветов, в пасти зажатые, и того целее будут. Лишь к обеду он справляется со всем, посреди поляны сидя и связывая букет вместе. Солнце непривычно сильно припекает в начале ноября, и Сириус сомневается, что Луна достойна подобного к себе внимания: порт-ключ в Арабские Эмираты, подписание документов и обоснование поездки посреди рабочей недели. Она с каждым днем все мрачнеет, и как бы Блэк ни пытался игнорировать упаднический дух, даже для него Флеминг становилась чересчур меланхоличной. Она обычно была той, кто видел оптимистичный свет впереди, а теперь ему приходится ей напоминать о том, что время лечит.

Оставшись довольным своим деянием, Сириус подпрыгивает на своих двоих, ищет в карманах порт-ключ, который работает еще около получаса. Было бы слишком хорошо, если бы все шло по плану; ему приходится вновь ипостась менять, чтобы отыскать открытку отыскать, из кармана его выпавшей в процессе первого превращения.

Англия встречает его дождем и насвистывающим ветром. Блэк букет аккуратно трансформирует в книгу, чтобы не испортить хотя бы что-то за сегодняшний день. Натянув повыше воротник, он ныряет в толпу, спеша домой. Флеминг должна была вернуться к вечеру: день рождения было решено праздновать в субботу, поэтому сегодняшний день должен был посвящён только им двоим. Но Сириус знает, что Ремус все равно организовывает вечеринку, которой его удивят ближе к девяти. Именно поэтому ему хочется ответ на вопрос услышать до того, как вся орава друзей разгромит установленный Луной порядок.

В темном коридоре он ориентируется без проблем: скидывает туфли у двери, книгу осторожно кладет на тумбочку. Судя по тишине, никого нет в доме, который когда-то принадлежал Альфарду, а потом являлся холостяцким пристанищем мародеров. Сначала Джеймс сказал что-то вроде «с меня хватит», подарив кольцо Лили, потом Ремус начал встречаться c Доркас. Сириус не то чтобы хочет за всеми поспевать, ему просто кажется, что Луне пойдет на пользу следующий шаг. Он в руках крутит коробку, которую покупает на свои деньги; по-хорошему, должен был к матери сходить, спросить, даст ли кольцо ему или решит оставить его Регулусу. Но он не дурак, прекрасно знает, что на пороге особняка на площади Гриммо никто его не ждет; у него другие планы, и важная составляющая сейчас вбегает в дом, скрываясь от усилившегося дождя.

Сириус ее слышит, но не спускается на первый этаж, перерывая рубашки на втором. В последние пару недель Луна решает поиграть с его терпением: молчит, не идет на контакт, а когда наконец что-то отвечает, то услышать от нее что-то кроме проклятий сравни хорошо прожитому дню. Блэку наивно кажется, что проблема решается так же, как и в прошлом году — «я тебя люблю» достаточно, чтобы заставить ее перестать хмуриться от одного его появления на пороге комнаты.

— Привет, — ловит ее в коридоре, со спины обнимая и к себе прижимая, вдыхает аромат влажных волос, зарываясь в них носом. Но Флеминг все так же напряжено пытается вырвать, на что Блэк уговаривает себя не обращать внимания, он лишь сильнее ее к себе прижимает, не давая упрямо настаивать на своем.
— У меня сегодня день рождения, и я имею право на немного нежности от своей девушки, нет? — шепчет в шею, следом поцелуй на коже оставляя, прежде, чем отпускает. Он обещает себе не вздыхать, никоим образом раздражения не выдать, потому что успевает усвоить — Луна заводится с одного лишь слова. Сегодня ему хочется хотя бы на мгновение вернуть их лето, время до того, как она случайно человека убивает. Хотя сколько бы раз Сириус ни повторял одно и то же, она все равно отказывается принимать его точку зрения. Но этим их отношения и хороши — ему давить нет смысла, а ей ожидать от него этого, у него все под контролем, поэтому Блэк просит Флеминг подождать.

Он добегает до тумбочки, книгу трансфигурирует обратно в букет, волосы в отражении зеркала приглаживает — словно студент, который идет просить прощения у Макгонагалл за взорванную картину.

— Лу-уна, — зовет ее, когда в гостиной не застает, прислушивается к ее недовольному ответу, но не позволяет себе настроение портить. Она наверняка по-другому заговорит, когда его на колене увидит; Сириус на правое прыгает, букет на пол кладя, чтобы успеть справиться с коробкой, в которой прячется спасение от этого унылого выражения лица.
Ее шаги приближаются, он замирает на месте, глубокий вдох делая.

Когда Флеминг показывается в проходе, он тут же в улыбке расплывается:
— Луна Беатрис Флеминг, я знаю, что сейчас не подходящий момент, но, если честно, его и никогда не будет. Ты меня знаешь чуть больше семи лет, я знаю тебя столько же. Мы оба не любим креветки, а я ради тебя научился слушать джаз и танцевать фокстрот, — Сириус речь готовит, от зубов она отскакивает, и он игнорирует удивление, смешанное с_ненавистью, на ее лице, — я хочу, чтобы ты стала моей женой, — оставляет в воздухе висеть, хмурится, замечая ее реакцию, напрягается, потому что внутри злость начинает клокотать, — ты_выйдешь_за_меня?

Аластор сглатывает слишком много крови; его почти выворачивает наизнанку, железный привкус на языке заставляет поморщиться, но он продолжает держать палочку наготове побелевшими от усердия пальцами, и всматривается в тёмный коридор полуразрушенного уже дома, пытаясь уловить гудящей головой и, по всей видимости, на половину отказавшим слухом хоть какое-то движение впереди. Он сплёвывает кровь, вновь скопившуюся в горле, и осторожно пробирается вперёд, когда поисковое заклинание возвращается без вестей, но палочку не опускает - бдительность он сегодня больше не потеряет.
Чем ближе выход, тем сильнее ноет тело - пронзительной болью отдают сломанные рёбра, норовящие пробить какой-нибудь ближайший орган, левая рука непослушной верёвкой свисает по телу, потому что в плечо попали заклятьем, глаза и рот застилает кровь, но Аластор не собирается падать прямо в логове врага, ожидая, когда к убитым и поверженным им пожирателям присоединится подмога. Он хочет выбраться как можно скорее, прекрасно осознавая свои шансы на борьбу даже с хиленьким дилетантом - никакие. Он по стене буквально идёт, выходит из дома и спешит, хромая - боль в колене отвратительная - к границе антиаппарационных чар, наложенных им же, чтобы добить себя этим окончательно, но вызывать патронуса на подмогу уже некогда; может не дождаться.
Муди аппарирует прямо к порогу больницы святого Мунго и всё, что успевает, это злобным взглядом окатить ошалевшую от такого визитёра привет-ведьму - добрый вечер, у вас гости.

Он знает, что его пичкают как можно большим количеством зелий, чтобы не проснулся, не встал с кровати раньше положенного, чтобы отлежался и не дал швам разойтись, а костям проткнуть всё-таки почки или лёгкие, но Муди всё равно просыпается. С гудящей головой, накатывающей болью по всему телу, судорожно вздыхает и не может полной грудью этого сделать, потому что повязки на груди слишком плотные; он выругивается негромко и приподнимается, чтобы палату осмотреть. В темноте почти не ориентируется сначала, одно понимает - он здесь в одиночестве; какая честь, неужели нужно было дослужиться до командора, чтобы начать попадать в одиночные палаты, а не за компанию с другими не самыми везучими аврорами?
Аластор пытается встать, но получается не с первого раза; он всё же отталкивается свободной рукой от койки и привстаёт, мгновенно головокружение и тошноту ощутив - когда это он головой приложиться успел? Сидя на постели, пытается прийти в себя, головой встряхивает, дурные позывы желудка игнорируя, но едва ли успевает хотя бы одну ногу опустить на пол, как в палату врывается по меньшей мере целый взвод колдомедиков, они спешат уложить его тут же, но встречаются с громкой тирадой из изощрённых матов и громогласным "не трогайте меня".
Его боятся - он прекрасно это знает и пользуется бессовестно, чтобы своё получить; в святом Мунго его лечить не все хотят, потому что бедолагам после такого отпуск нужен, а желательно обливэйт. Муди - пациент откровенно паршивый, он не даёт себя долечить, не принимает назначенные лекарства в срок и требует слишком много обезболивающего, но сегодня он рвёт даже свои рекорды - никогда ещё не стремился покинуть госпиталь после нескольких часов попадания с такими ранениями.
Он головой прекрасно понимает, что едва ли живым выбрался из засады, в которую попал, но признавать этого не хочет, - у него свой план действий, своё чётко отработанное расписание, в которое отлежаться в Мунго никак не вписывается. У Муди, наверно, поехала крыша - так многие за спиной у него говорят, но сейчас это видно слишком ярко, он себя беречь совершенно перестал. Иначе суицидальные порывы в одиночку с врагом сражаться объяснить сложно; его за это никто по головке не погладит, он знает, но в Ордене запросто можно сказать, что невинную находку проверял и вообще к чёрту идите, выбрался же, ну а Руфусу... Руфус лишних вопросов задавать давно перестал, а учитывая последние события - всё молча и так поймёт.
Убийства двух министров и нападение вскоре на действующего почву из-под ног выбивают у всей магической Британии, но Аластор это всё ещё и лично воспринимает. Он с каждым из убитых общался близко, он их знал хорошо и прямо перед убийством выпивал, обсуждая грядущие изменения и поздравляя Милли с победой; он всегда был близок с той, которой выжить удалось, хоть и общаться они прекратили так давно, что и посчитать не выйдет. У Аластора ориентиры сбиваются, он всё слишком близко к сердцу воспринимает - это личное уже, далеко не ради мира во всём мире. Он хочет найти убийцу, хочет преподать урок тем, кто Юджинию пытался убить, хочет как следует отработать то, что должен, но в итоге сам на пороге смерти чуть не оказывается.
Останавливает ли его этого?
Вовсе нет.

Колдомедикам едва ли удаётся убедить Муди в том, что ему придётся переждать до утра - раны кровоточат, в глазах двоится, зелья ещё не подействовали. Тяжёлой артиллерией в палату входит Скримджер, вздыхает тяжело и в кресло рядом с койкой приземляется, смотрит прямо и молчаливый вопрос "что в этот раз?" Муди стойко игнорирует, предпочитая возмущаться на то, что не подписывался отсиживаться в больнице - с ним всё нормально, он не ребёнок, уберите руки, в конце концов, повязки ещё не настолько грязные. Руфус пытается быть убедительным, говорит умно, а потом не очень, даже угрозы в ход пускает, но Муди отмахивается от друга, как от назойливой мухи: его слова что горох об стену, в голове Аластора приживаться не собираются. Он пробудет здесь до утра и ни минутой больше - у него много дел, он в отпуске не нуждается.
Руфус выходит из палаты не рассерженным, не удивленным, просто никаким - он знает, что если Аластор себе в голову что-то вбил, его в этом не переубедить. Он берёт с него обещание остаться до утра и принять все рекомендации колдомедиков, на что Муди неохотно соглашается и укладывается поудобнее, требуя у девочки, снующей рядом с ним, принести что-нибудь поесть.
[float=right][/float]Ему всё надоедает примерно через час - он за это время в своей голове успевает множество вариантов почти проваленной операции перебрать, а ещё ему нужно Ордену сообщить о том, где оказалась новая ставка и где Муди хорошенько подчистил ряды пожирателей, потому, оказавшись один, отправляет патронус Боунсу, детали сокращая и требуя отправить туда самую организованную группу на ещё одну разведку и поиск существенных улик, сам же обещает уже завтра в штабе появиться и подробнее всё рассказать. Он доедает свой йогурт и пытается уснуть, но лишь может нервно ворочаться, а заслышав в коридоре слишком много голосов - как кстати прямо рядом с его палатой - встаёт всё же с койки, в этот раз легче и без воротящего головокружения, и выходит из палаты, сталкиваясь сразу с целой, мать её, армией.
— Вы не должны вставать, - к нему уже мчится колдомедик, но Муди закатывает глаза, опираясь здоровой рукой о косяк двери и переводит взгляд на обернувшуюся женщину, которую он и так со спины узнать успел, только в коридоре оказавшись. Муди скрежещет зубами недовольно тут же, злобой наполняется через край - Руфус решил, что тяжёлая артиллерия в данном случае поможет, да только Аластор как раз из тех, кто может послать нахер и министра без лишнего зазрения совести. В конце концов, они это уже и так сделали.
- А Вы с каких пор отдаёте распоряжения о лечении авроров, госпожа министр? - хмыкает Муди, делая шаг вперёд. Ему абсолютно всё равно, что Юджиния себе в голове надумала - он слушать её не намерен, ровно как и она его. С места командор не двигается, в палату возвращаться не собираясь, когда за него решают, как, где и сколько ему оставаться, он в стороне оставаться не собирается. На её вопрос глаза закатывает и поджимает губы. - Сержант Финнеас, если посмеете не дать мне уйти, о карьере в Аврорате можете забыть, - превышение полномочий прямо перед министром и доброй половиной Мунго - это как раз в духе Муди, да только он знает, что ему за это ничего не будет. - Я не собираюсь здесь больше задерживаться, мисс Дженкинс, - ему теперь на любые обещания совершенно плевать, потому что Руфус свои тоже нарушил.

Муди делает ещё шаг вперёд и к нему тут же рвётся по меньшей мере половина присутствующих - Финнеаса он таким взглядом обдаёт, что тот поспешно шаг назад делает, а на колдомедиков же шипит недовольно проклятиями, но когда он пошатывается, не имея возможности на месте удержаться от резко подкатившей слабости, его тут же под руки хватают. Аластор злится пуще прежнего, он с громогласным "я в порядке" их руки сбрасывает и опирается о дверь, с духом собираясь, но перед глазами фейерверки пробегают, а с повязки на теле уже кровь капает на пол - он перестарался в геройстве своём.
[float=left][/float]Собирается с духом, чтобы не потерять сознание действительно - такой радости он министру не доставит, и поднимает на неё взгляд совершенно не добрый; разве этот человек сегодня чуть ли жизнь богу не отдал из-за того, что она чуть ли не погибла?
- Стерва, - выдаёт он недовольно, всё же помощь колдомедиков принимая, и разворачивается, проходя обратно в палату. Ему помогают улечься на койку, меняют повязку и пичкают новым зельем - он в ответ требует обезболивающее, но те качают головой в ответ, мол, принял и так много. Аластор глаза закатывает и на подушку откидывается, пока с ним все процедуры необходимые выполняют, а потом глаза с потолка уводит и вновь видит перед собой Юджинию - он что, сегодня за бесплатное представление?
- Что ты тут делаешь, Дженкинс? - он морщится недовольно и взмахом руки колдомедика прогоняет. - Решила меня тут запереть? - рычит сквозь зубы, женщину огнём совершенно несправедливого гнева обдавая, - я уйду отсюда утром и это не обсуждается. Можешь возвращаться к своим делам, уверен, у тебя их сейчас немало.

[indent] Команда ненавидит Гестию Джонс, команда ее проклинает. А Гестия лишь пожимает плечами, продолжая уверять всех, что ошиблась, что это было случайной, просто неудачный день, но дьяволенок внутри смиренно потирал ручки. Она еще сама не понимала, что приятней: наконец-то показать Гидеону, что его насмешки были лине всякого смысла и что она не шутила, что у нее хватит сил оставить его метлу в воздухе, а его самого на песке внизу или то, что наконец-то эго старшего Пруста было разбито вдребезги. Собственно оба варианта ее более, чем устраивали. Вот только была одна мааааленькая оплошность: она не думала, что этот оболтус поселиться в больничном крыле замка на пмж. Упс, неприятно получилось.

[indent] гестия старается слушать капитана, но у нее еле получается сжать губы, когда Фабиан начинает смеяться. И начинают смеяться все. И это у всех истерическое. Второму Прусту явно платят соперники, иначе обьяснить все то, что он вытворяет на поле нельзя, аномальное везение. Вот только для противников. Гестию поражает, как он, обладая всеми данными защитника, настолько плох. Он не спасает команду, он словно тренирует ее, не позволяя расслабиться даже на секунду, потому что прилететь может далеко не от ребят в другой форме, а от личной гриффиндорской летающей неприятности.

[indent] Гестия сосредотачивается, Гестия собирается, как учил ее отец. Она собирается с силами, собирает всю свою ярость, так проще всего, ее легче всего направить в нужное русло, когда неуверенность в своих силах накрывает. Ревенко помогает ей в этом, тыча пальцем, словно в гоблина], появившегося на арене цирка. Она привыкла, что ее недооценивают.Все еще помнит, как капитан переспросил точно ли не на ловца та пробуется, ведь по комплекции... Но в этом была ошибка даже Пруэтта, от нее не ожидают бладжера, запущенного с дикой силой, а маленькая масса помогает добраться до него быстрей, чем игрок противника или даже игрок противоположной команды.

[indent] Гестия почти готова уверовать, пасть на колени, лишь бы только этот матч закончился хорошо. Она видела Фабиана в небе, примерно знает его тактику, а тактика у него простая - сдохни или умри.

[indent] И вот, пожалуйста. Матч не начался, но Джонс уже получает. У нее спирает дыхание от удара Фабиана, она чуть не выпускает метлу, она смотрит на него исподлобья, испепеляя его взглядом. Он хотел как лучше, но Джонс готова поклясться, если бы не защита - она бы выбыла еще до начала матча, - Спасибо, -она выцеживает это сквозь зубы, разминая плечо, подлетает к нему поближе, что бы это никто не слышал, что бы это осталось только между ними, - Слушай, давай попробуем план невмешательства? Постарайся максимально держаться подальше от мячей, а я постараюсь сыграть за двоих, так у меня больше шансов выжить, - и нет, ей нихера не стыдно. Джонс не готова была соседствовать с его братцем, у нее не хватит нервов, проклятий и шоколадных лягушек. Да и если Гидеон и Гестия когда-нибудь и окажутся под одной крышей больничного крыла, то выйдут они не скоро. Мадам Помфри будет не успевать лечить появляющиеся опять и опять травмы.

[indent] Музыку на поле еле слышно из-за порывов ветра. Словно погода тоже не на стороне Гриффиндора, прям таки создает дополнительные способы покалечить команду для Фабиана. Джонс успокаивает себя, что это первая игра сезона, что поиграть сейчас не так страшно, главное выжить сегодня. Проклятье Фабиана не распространяется только на Гидеона. И кажется Джонс начинает понимать, почему она единственный запасной для игры в связке с братьями. Гестия кивает ему, перехватывая биту в правую руку. У них есть буквально пара минут, облететь поле, понять с какой погодой предстоит столкнуться, осмотреть противников, осмотреть болельщиков. Одного болельщика Гестия замечет молниеносно, по голосу. Странно, что именно ему доверили комментировать сегодняшний матч. Гидеону прям на пользу пошел отдых, но видимо капитан не выпустил его не только по причине недолеченных травм. Пару недель Пруэттов точно смогут отличить все. По подбородкам. Теперь их три штуки на двоих братьев. Гестия дует щеки, пролетая мимо Гидеона, но даже всего воздуха Хогвартса не хватит, что бы хотя бы поравняться с ним.

[indent] И только сейчас, выстраиваясь в круг для начала игры, Гестия понимает, что этот день явно не сулит ничего хорошего. Слишком темно для этого времени суток. Нет намека на солнечный свет, а значит ловцу будет крайне сложно, а значит матч будет слишком долгим. Мерлин, спаси нас.

[indent] У Гестии потеют ладошки, она почти готова поклясться, что начала напевать детскую песенку себе под нос, лишь бы успокоится. Она забыла одно большое, огромное, необъятное почти как щеки Гидеона НО: бладжера два. А она одна. И бита у нее одна. И даже если она отберет вторую, она не сможет разделиться на все поле. Гестия надеется на две вещи: все члены команды сегодня предельно удачливы и внимательны и что, мерлинова борода, им повезет сегодня. Хоть чуть-чуть.