[indent]  [indent] Эсме, когда глаза закрывает, сосредоточиться ни на чем не может, потому что Мэл щекой к ее плечу прижимается, и она лишь за его дыханием следит. Вдох / / Кэссиди большим пальцем по его лбу проводит ; выдох / / она пальцем обратно ведет, его сон оберегая и со своим договориться не успевая. У него, порой, брови хмуриться начинают, а она улыбается, потому что за окном уже давно за три ночи переваливает, и овечки заканчиваются — Эсме досчитывает до сто тридцать девятой, сбиваясь на следующей.
Она в его квартиру приходит из раза в раз, потому что в свою комнату возвращаться не хочет, потому что они уже, кажется, вместе живут. Разве что вслух не произносят, словно негласное обещание нарушить боятся / / Кэссиди так точно; у нее ведь другие планы были, она ведь совсем не за этим к нему в баре подсаживалась.

[indent]  [indent] Сквозь шторы, плотные, но не до конца завешенные, первые лучи солнца пробираются, когда Эсме на бок переворачивается, чтобы уткнуться ему в спину и замершую ногу подсунуть под Малкольма. Он обязательно вздрогнет, что-то в подушку проворчит и снова уснет, а она следом за ним — не в спокойные фантазии, а в очередные кошмары, из раза в раз повторяющиеся. Сегодня МакГонагалл обо всем узнает и палочку отбирает, чтобы в Визенгамот привести и посреди огромного зала в одиночестве оставить.
Он полное право на это имеет — она заслужила, она сама напросилась и на наказание, и на подобное отношение. Только Кэссиди понятия не имеет, как все исправить, потому что объясняться         у ж е         поздно, а пытаться убедить — бессмысленно. МакГонагалл к карьере относится, может, на первый взгляд не слишком заинтересовано, но у него каждое решение принимается после тщательного обдумывания. Эсме бы этому у него поучиться, но все, что она из их         о т н о ш е н и й         извлекает — это привычку в нем рядом.
В его пальцах на ее спине по утрам, в его недовольством стоне, когда она одеяло на себя перетягивает, в его постоянно переслащенном кофе / / Кэссиди бы этого испугаться, ей бы дверь за собой закрыть и никогда больше к ней не возвращаться, только впервые в жизни она себя чувствует на своем месте, и это ощущение терять не соглашается. Не после того, как МакГонагалл ей выпить предлагает, как выслушивает и о себе рассказывает; он ее постоянно сначала в плечо толкает, чтобы проверить — ударит в ответ или подвинется, чтобы сел рядом. Все чаще она сдвигается, от себя его не прогоняя, и тем самым все больше путается. Кэссиди верить людям не хочет, она от этих эмоций бежит, потому что считает, что обещать, значит, сразу подвергнуть сомнениям все, что было до этого сделано.
Если Мэл попросит правду сказать, она не сможет ему до конца открыться.
Если Мэл пообещает рядом всегда быть, она не сможет ему тем же ответить.

[float=right][/float] [indent]  [indent] Эсме секреты хранит, которые ему никогда не узнать, и именно эти тайны ее заставляют не отпускать его с постели, за руки цепляясь и мешая вставать.
— еще чуть-чуть, — хриплым голосом просит, ногами обхватывая и за плечо кусая, когда Мэл что-то сказать против пытается. За окном, кажется, уже снег идет, потому что минусовая температура пробирается и в комнату. Кэссиди недовольно ежится, в одеяле заворачиваясь, и так и встает, на кухню волочась по стене. Она просыпаться не любит, у нее не один час уходит на то, чтобы с мыслями собраться. И так всегда, и так каждый раз, когда она кофе варит, сливает первую попытку в раковину и за вторую принимается, ладонью некультурный зевок прикрывая.

[indent]  [indent] У них сегодня у обоих выходной: МакГонагалл говорит, что его родители ждут их к семи вечера, и Кэссиди на часы поглядывает с волнением. Они встречаются уже больше полутора лет, но еще ни разу не переступают эту неловкую черту. Она с чужими родителями никогда не знакомилась, оттого понятия не имеет, как себя вести. С волшебниками еле слова успевает в предложения сложить до того, как ее обрекают на звание недалекой, а что будет с отцом и матерью Малкольма? Эсме знает, что отец его — священник, поэтому шутит, что будет с ним библию обсуждать и стихи наизусть читать. В этом она по крайней мере разбирается и сможет разговор поддержать; а вот если Изабель про магию начнет вспоминать — возникнет проблема.
— может сделаем вид, что уехали спасать румынских детей? — Рождество — праздник семейный, но Кэссиди его избегает уже не первый год. С детства приученная к большим застольям она в них особое волшебство находит; точнее она о нем помнит, потому что во взрослой жизни повторить воспоминания не получается. Уайатт отказывается домой возвращаться, а отец, один взгляд на которого панику вызывает, с ним разговаривать отказывается. Эсме успевает привыкнуть, что ее Рождество теперь — это поздниу ужин и ранний автобус к себе домой. Но Мэл врывается с предложением, для него, кажется, это важным, и она до сих пор понять не может, зачем так все усложнять. Не то чтобы знакомство привнесет сложности, но определенно новые ожидания вызовет.

[indent]  [indent] Она подарок его отцу заворачивает в упаковочную бумагу, скотч на пальцы наклеивая, чтобы успеть все углы удержать. Кэссиди освещенные масла покупает несколько недель назад, когда мама упоминает, что к ним итальянский епископ приезжает со службой. Они в коробке красивой стоят в квартире и пыль на себе собирают, и Эсме даже неловко становится, что так относится к вещам, в которые и ее, и родители Мэла верят. Для матери его она выбирает последнее издание справочника по фантастическим тварям: достать автограф Скамандера не получается, и Кэссиди дополняет книгу билетом на ближайшее выступление зоолога.
У нее все уже сложенным в коридоре лежит, когда стук в дверь раздается. Она каждый раз боится, что сюда кто-то из знакомых придет и начнет о деле — том самом — с МакГонагаллом разговаривать. Кэссиди первее в коридор выбегает, ему дорогу преграждая / / в шутку все оборачивая, но просто пытаясь, если что, предотвратить грядущее.
[float=left][/float]Они когда только встречаться начинают, Эсме никогда первой не засыпает и спиной к нему не поворачивается. Она свою комнату держит под запретом, никогда Мэла к себе не приглашая. У них, словно отношения на стороне, потому что подпустить его близко, значит, еще больше себя риску подвергнуть. Кэссиди когда решается с МакГонагаллом сблизиться, чтобы со следа сбить, у нее план полностью выстроен. Правда потом они напиваются первый раз, второй, третий — она уже в его футболке, а его ремень лежит, забытый у нее на кресле.
— я быстрее, — в глазок смотрит и хмурится тут же, потому что глазами своим не верит, — мама? — дверь открывает, не давая родителям зайти вперед. Правда их это не останавливает, и они слишком громко для незваных гостей кричат: «сюрприз!». Эсме растеряно в объятия отца заключает, все еще на пороге стоя.

[indent]  [indent] Малкольм не должен с ними встречаться — слишком велик шанс, что так его дело сдвинется с мертвой точки. Именно поэтому она врет, что ее родители на Рождество уезжают в Уэльс, что у них другие планы, и они никак их поменять не могут. Она чересчур сильно отца сжимает, на площадку его заставляя отойти.
— что вы здесь делаете? — у нее нервно голос надламывается, потому что Эсме улыбнуться пытается, но вместо этого неловко стоит босыми ногами на половике.
— ты же говорила, что встречаешься с родителями парня, мы решили присоединиться, — отвечает мама, ее с места отодвигая и протискиваясь в квартиру. Кэссиди успевает только отца за локоть остановить: «погоди, вам нельзя». Правда на немой вопрос во взгляде она ответить блять тоже не может.

[indent]  [indent] Почему?
Потому что ты — доказательство.
[indent]  [indent] Потому что твоя дочь Статут секретности нарушила ради тебя.
[indent]  [indent] Потому что ее никто не просил, а она всех опасности подвергла.

[indent]  [indent] Эсме лицо в ладонях прячет, пытаясь до трех досчитать. У нее неприятный холод позвоночника касается, когда она слышит, что мать уже Мэла обнимает: «она не говорила? эсме!». Она оборачивается, взгляд МакГонагалла избегая.
— почему ты ему не рассказала, как нас зовут? вы же сколько уже вместе?
— мам.
— меня зовут урсула, — она руку Мэлу протягивает.
— мам, — повторяет Кэссиди, когда она уже МакГонагалла своих объятиях сжимает. Все-таки посмотреть на его удивленное лицо приходится. Правда лучше бы Эсме этого взгляда не видела и не знала. Она неосознанно отца за собой прячет, но удержать не может — он уже шаг в сторону Малкольма делает, чтобы руку для рукопожатия протянуть.

[indent]  [indent] — я не знала, что они приедут, — извиняется, плечами пожимая. Возможно, если о магии говорить не будут, то МакГонагалл ничего не заметит. Кэссиди палочку откладывает на кухонный стол, чтобы лишних вопросов не провоцировать. Отец, когда ее замечает, в лице сразу изменяется: «слышал, вы из семьи священника». Откуда ему это известно Эсме не знает, оттого удивленно сначала на него, а потом и на мать смотрит. Лишь потом замечает, что у них несколько пакетов еды и еще один с подарками.
Она понятия не имела, что родители могут быть         т а к и м и,         когда узнают, что у нее все-таки отношения — отношения ведь? — есть.
— надеемся, мы не сильно вам планы нарушили, — у матери хватает такта об этом упомянуть, — но мы подумали, что будет здорово познакомиться и с малкольмом, и с его родителями, раз уж для них ты покупала масла, — Эсме медленно выдыхает, сдаваясь. Полтора года, полтора чертовых года, прожить со страхом, что Мэл ее раскроет, чтобы на Рождество со своим отцом познакомить. Она пытается себя в руки взять, его в сторону отводит, в глаза заглядывая: — может, все-таки скажем, что у нас смена?

Регулус имеет право обижаться и задираться. Сириус никогда не был хорошим старшим братом, он в принципе не был хорошим братом. Он даже кузен не то чтобы сносный. Сын из него Блэка тоже получился какой-то неправильный. Он похвастаться только может крепкой дружбой, потому что друзья заменили всех, кого так с детства не хватало: родителей, братьев, сестер. Он в Джеймсе видит человека намного ближе, чем в Регулусе; в Лили узнает сестру родную, которую в Белле или Андромеде рассмотреть не может. Сириус из семьи сбегает, потому что другим себя почувствовать хочет. Но весь парадокс в том, что самим собой Блэк себя чувствует только будучи тем самым снобом, который по ошибке на Гриффиндор попадает. Ему нравится не вписываться в принятую всеми норму, и за это благодарить нужно ту же Вальбургу, у которой хватило ума его с детства воспитывать не_таким.

— Не чудо, старость, может? — он ухмыляется. У Регулуса вместо кожи иголки, вместо братских объятий кинжалы в карманах — Сириус горд. По-другому в мире не выжить: ты или с кем-то вместе проходишь этот путь, или никого к себе не подпускаешь. Сам Блэк по середине где-то балансирует. Ему иногда куда приятнее в одиночестве побыть, а бывают моменты, когда без друзей он бы не вытянул эту паршивую жизнь.
— Брат, я не хочу говорить о прошлом и не хочу оправдываться. Ты вырос достойным наследником рода Блэк, и этого уже должно быть достаточно, чтобы гордиться собой, — он его по плечу бьет, даже когда Регулус от него шарахается, как от прокаженного. Сириуса это забавляет — по-другому справляться со стрессом он не умеет, поэтому смеется.

Он, если честно, понятия не имеет, как уговорить брата обо всем рассказать. У него, у самого, секретов столько, что не всеми поделиться может. Орден Феникса сразу под запретом — Блэк еще жить планирует не один десяток лет. Если умрет, то под лучом какой-нибудь истерички. Про Аврорат, пожалуй, может поделиться информацией, но будет ли Регулусу интересно? Ведь он совсем о другом намекает, и Сириус на его предплечье смотрит. Интересно, каково это, когда Темный Лорд тебе ту самую метку ставит? Чешется ли потом, как после обычной татуировки, или все-таки просто душу отравляет темной магией? Сириусу хочется об этом поговорить: ведь он обвинять никогда не станет, но Регулусу, наверное, это банально неизвестно.

Были дни, когда они оставались вдвоем, когда носились по особняку, перепрыгивая через домовиков. Сириус был злым ребенком — он Рега бросал на улице, заставлял в дом пробираться через приоткрытое окно, смеялся, когда брат ранился. Ему за это, пожалуй, стыдно, и прошлого и правда не вернешь. Извинений будет недостаточно, но вряд ли Регулус согласится их выслушать. Слова Сириуса, как и любые чужие, стоят ровным счетом ничего, если не подкреплены никакими действиями. Блэка обдурить размышлениями практически невозможно, и он уверен, что брат точно такой же — слишком недоверчивый и замкнутый.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — Сириус за стул удобнее ухватывается. Ему хочется Регулуса от верной смерти уберечь, он приходит его спасти и показать другую дорогу, ту, после которой не обрыв, а развилка очередная. Жизнь - это череда выборов, и Блэк, пожалуй, раньше всех остальных своих сестер и братьев узнает это.
— Я против Темного Лорда. Я против его политики. Грязнокровки не заслуживают смерти, они такие же, как и мы. У нас одного цвета кровь. Лили родилась в семье магглов, но тем не менее она сильнее меня в зельеварении, как это объяснить? — Блэк пожимает плечами. — Я понимаю, что ты не принимаешь этих мыслей, и это нормально. Но не нужно на себе крест ставить только лишь потому что один психопат так сказал. Ты меня никогда не слушал, почему ты слушаешь его? — Сириус не ожидает искренних братских разговоров, Регулус не пойдет на это — им не один год потребуется на то, чтобы научиться друг с другом разговаривать. Но если они оба захотят, то процесс начнется, они поймут, что между ними не стена, а просто пропасть, через которую можно и нужно проложить мост.

— Я пришел сюда, Регулус, чтобы сказать тебе, что выход есть всегда. Скорее всего ты уже с меткой, но я не буду проверять, иначе мне придется на тебя написать протокол, а аврор я такой же хреновый, как и старший брат, — Сириус не чурается ошибки свои признать, он лишь хочет, чтобы Регулус попытался / хотя бы блять попытался. Блэки перестают усилия прилагать несколько поколений до них. Они привыкают жить в роскоши, смена режима, значит, работа над собой, кто на такое согласится? Возможно, Альфард. Но не Орион, не Вальбурга. Сириус больше на дядю походит, он изменения с радостью встречает, потому что за ними обязательно придет улучшение.
— Если ты позволишь мне помочь, я тебе помогу. У меня есть связи, я дам тебе шанс на свободу, если ты доверишься мне, — шепчет он, склоняясь к брату, — у тебя может быть вся жизнь впереди. Ты столько еще не видел, закрывшись в этой чертовой комнате. Мать никуда не денется, отец всегда будет рядом. Ты должен думать о себе, а не о них. Тебе, — Блэк ему в грудь пальцем тычет, — лично тебе нравится то, чем тебе придется или приходится заниматься? — Блэк не любит ходить вокруг да около, он всегда говорит прямо, касается тем, от которых потом у самого болит не один день к ряду.

Он отодвигается от Регулуса, сигарету раскуривает, ногу на ногу закидывая. Затягивается, голову запрокидывая, чтобы у брата время было на обдумывание, чтобы он или послал его к чертям, или все-таки задумался о возможностях.

[float=left][/float]— Мы с тобой уже встречались, да? — не смотрит на него, когда вопрос задает, — Ты был под маской, верно? — Сириус наверняка сказать не может, потому что пожиратели смерти искривляют свой голос. Но что-то ему подсказывает, что недавно именно с Регулусом он лицом к лицу встречается. Смог бы брат его убить? Хочется верить, что нет. Ударить, избить — да, но не больше. У него самого рука бы не поднялась, она у него к нему тянется. Сириус помочь хочет, он понимает, что в одиночестве выбраться невозможно, что нужно с кем-то вместе это делать. Блэк в окружении друзей остается, а с кем Регулус? Он оглядывает комнату, но не находит никакого намека ни на девушку, ни на присутствие гостей в принципе. Мать под дверью все еще стоит — Сириус ее дыхание на шее своей чувствует, заводится от одной мысли, дымит в сторону выхода.

— Я хочу помочь тебе, — напоминает он, когда перехватывает разгневанный взгляд. Регулус не может быть хуже того же Джеймса или Ремуса. Сириус вообще к странной мысли приходит — нет плохих людей, есть только больные и чокнутые. Если бы кто-то Темному Лорду руку в свое время протянул, возможно, все по-другому бы сложилось. Альбус говорит, что он его совсем ребенком помнит, и Сириуса каждый раз подмывает спросить, почему старик не заметил изменения в подростке. Наверное, потому что другими был занят. Блэк тоже был друзьями занят, а не собственным братом, именно за это и расплачивается сейчас, когда вместо братского разговора пытается его на путь истины направить. Но чем дольше он курит, чем быстрее к фильтру подбирается, тем яснее осознает — ничего не выйдет.

Она смотрит в своё отражение в зеркале в надежде найти какой-то изъян, но его нет. По всей видимости её любимый муж прав, и она идеальна. Идеальна во всём. В постели, в готовке, в работе и почему это её не смущает? Говорят, нужно родиться такой, потому что иного способа нет. Не стать идеальным человеком, если ты не такой с пелёнок. Эйда пропускает мимо ушей комплименты мужа, который и сам выглядит отменно в смокинге. Его нечасто увидишь в такой одежде, потому что на нём по большей степени надет белый медицинский халат. Работа Хоула для него на втором месте после жены и так было всегда. Он беспрестанно говорит об этом, и она прекрасно знает, это ли не любовь? В браке они почти пять лет, а знакомы и того больше. После амнезии, Эйда мало что знает о своём прошлом, но благо Хоул был рядом и рассказал всё, что её потребовалось. Родителей не было, они погибли в автокатастрофе восемь лет назад, сестёр и братьев тоже нет. Нет никого, кто бы ей был ближе, чем любимый супруг. И сегодня они собираются в клуб по особому случаю. Не каждый раз годовщина отношений — пять лет. Это нужно отметить и почему-то у пары пал выбор именно на самый знаменитый клуб в их родном городе. Можно было бы сходить и в ресторан, в котором они очень часто бывали, но Эйде захотелось разнообразия и почему-то именно сегодня. Девушка решила примерить на себя белое платье, которое она давно хотела надеть, но никак случай удобный не подворачивался. Теперь, она с уверенностью в себе может покорить мужское сердце, а точнее дважды своего супруга. Что сказать? Он был без ума от своей жены и вряд ли бы кто-то в здравом уме смог устоять перед ней. К тому же её загорелое тело не так уж и легко было спрятать. Даже если наденет мешок из-под картошки, то и так будет выглядеть куда лучше многих девушек. Её забавляли такие мысли, потому она почти «быстро» собралась. Хоул заходит в их спальню и останавливается в дверном проёме. Он не произносит и слова, хотя девушка знает, что он хочет сказать. Прайд любуется прекрасным видом и без стеснения в глазах.

— Я почти готова! — улыбается миссис Прайд и берёт в руки красную помаду. Она ей безмерно нравится. Наверно, это самый любимый её оттенок. Спелая вишня или может быть черешня, но это не столь важно. Она аккуратно красит губы, чтобы не заехать за контур и мимолётным взглядом видит, что муж так и не отвёл свой взгляд от ней. Девушка вскидывает бровь и с вопросом смотрит на Хоула. — Ты сильно не старайся, всё равно ночью её уже не будет. — Прайд закусывает губу и закатывает глаза прекрасно зная, что её ждёт ночью. У них не было проблем с сексом, потому что этот мужчина внушительных размеров прекрасно знал, что нужно делать с её телом. По правде сказать, она думала, что они созданы друг для друга. Одни на всём белом свете, они есть друг у друга и им больше никто не нужен. Она встаёт из-за стола и подходит к мужу довольно ему улыбаясь. Оставляет лёгкий поцелуй на его губах и проходит дальше, но не тут-то было. Хоул успевает схватить её за талию и притягивает к себе жадно впиваясь в её мягкие губы. Эйда запускает свои руки в его волосы и прикусывает его нижнюю губу расплываясь в довольной улыбке. — Подожди немного, ещё не ночь. — произносит девушка и они выходят из их комнаты под руку. Их ждёт прекрасный вечер в компании друзей, которые знают её уже не первый год. Машина обгоняет все препятствия, и они подъезжают к месту назначения буквально через пятнадцать минут. Собственно, не удивительно, как за рулём себя ведёт Прайд. Он любит, чтобы всё было в его руках и не важно, чего именно это касается. Работы, машины или девушки, которая полностью ему отдаётся. Без остатка на себя или других. Девушка поднимает взгляд на поданную руку и принимает её, выходя из машины. На улице приятная погода, тёплый ветерок обдувает её щёки. Эйда смотрит по сторонам и видит огромную толпу, которая ждёт своей очереди. Что ж, кому-то ждать, а кому-то попросту пройти. Она проходит с мужем под руку без всяких терзаний совести, ведь её мужа знают все и грех его не пропустить, а особенно, если он в компании жены.

Эйда заходит в душный клуб, где много народа и они все занимаются своими делами. Кто-то безудержно пьёт, кто-то отдаётся страсти и танцует так, как ему вздумается, а вот сама же девушка тоже отдалась бы страсти. Она представляет, как все взгляды будут обращены на неё. Это то, чего она на самом деле хочет. Внимание, которое будет приковано только к одной ней. Прайд хочет идти дальше, но замечает взгляд парня, который с удивлением на неё смотрит. Она вроде где-то его видела, но сомневается, что это было на самом деле. Она вроде бы его никогда не видела раньше, но в душе сидит такое чувство, словно это всё обманка. И тут вдруг голова начинает болеть, словно молотом бьют по наковальне. И тем самым перед глазами всплывают воспоминания, которые словно в другой жизни были. Она видит того парня, темнокожего с улыбкой на лице. Он одет в военную форму, протягивает ей руку, и они куда-то идут. Потом картинка меняется, и она видит его рядом с собой распивающего пиво и это очень странно. Она не помнит его, не помнит, чтобы видела этого парня где-то помимо этого злосчастного клуба. Хоул останавливается и спрашивает всё ли в порядке, а Эйда всего лишь кивает, списывая всё на громкую музыку. Они садятся за столик, забронированный их друзьями, и хорошо проводят ночь. Девушка почти забывает об этом инциденте списывая всё на то, что она попросту устала из-за рабочего дня и сильной музыки. Друзья одаряют их комплиментами, пожеланиями оставаться всю жизнь вместе обусловливая это тем, что они действительно лучшая пара, которую они когда-либо видели. Супружеская пара и не спорила, потому что так оно и было.

Эйда торопилась домой, она очень задерживалась и как на зло такси было не вызвать. Большие пробки, потому она решила отправиться домой пешком. И почему ради всего святого эта девушка решила пойти сегодня на работу пешком вообще? Когда она последний раз ходила на таких высоких каблуках несколько километров? Вот именно, что такого никогда не было. Она думала о том, что будет есть на поздний ужин, о том, как её желудок требует пищу и случайно оборачивается, видя того самого парня, которого видела два дня назад в клубе. Значение этому не придаёт, по крайней мере внешне. Ей становится не по себе, ведь её по всей видимости преследуют и тогда-то ей нужно что-то с этим делать. Хоул учил Эйду самозащите, но как оказалось позже, она и так в совершенстве ею владеет. Никогда не останется в стороне и с полной решимостью может дать по морде любому мужику, так что и этого незнакомца она не боялась. Ищет обходные пути и наталкивается на мысль, что она не хочет убегать, а наоборот, хочет узнать, что ему нужно от неё. Потому, ищет глазами более безлюдное место или поворот в переулок и всё что угодно, что попадётся на глаза. Прайд видит боковым зрением, что он следует за ней, словно она его манит. Бездумно, бесповоротно, шаг за шагом. Она подходит в более безлюдное место и прячется в тени и ждёт, пока парень подойдёт ближе. Долго ждать не приходится, потому что он попадается в её ловушку, как муха в сети паука. Он ищет глазами, оборачивается и по всей видимости огорчается, что потерял из виду Эйду. Но не тут-то было. Девушка подходит сзади, бесшумно, быстро и прижимает парня к стене лицом. Бьёт своим коленом в его колено, и его нога подгибается. Показывает это в знак того, что она сильная и без боя не сдастся. — Что тебе нужно? Почему ты преследуешь меня? — шипит ему на ухо. Эта близость одурманивает её. Это нормально вообще? Она чувствует что-то неладное. Она чувствует, словно они знакомы. Или были знакомы в прошлой жизни. Это реально?

[indent]  [indent] Совершенно не охочий до пустых рассуждений Малкольм чувствовал, как накатывает раздражение; все эти разговоры отвлекали его от главного — очередной попытки в делах Ордена спрятаться от реальности, на которую не хватало сил. О повестке дня всем было более или менее известно — новые члены, обсуждение произошедшего, определение дальнейшей стратегии — бесконечные обсуждения, обсуждения, обсуждения; они постоянно о чём-то спорили, и, с каждым разом становилось всё яснее, насколько разными у всех являются взгляды. Малкольм с собственными определился давно — в разрез с ними старался не действовать, даже если сверху поступали приказы иные, пытался находить компромисс, — он всё же больше десяти лет в аврорате, это не могло отпечаток свой не накладывать, большинстве решений Муди он доверял, привыкший на командора во всём полагаться. Однако остальные — те, что сейчас над другими высятся, мнение выказывают важное и рассуждают, как кажется Мэлу, совершенно о неважных вещах, — ему такого же доверия не внушали. Он последствия прошлого собрания помнит прекрасно, он в лицах окружающих ищет выученные уроки и не находит, кажется, никаких отпечатков. Ему иногда кажется, что каждый уже свои интересы преследует и общего ничего у членов не осталось.
[indent]  [indent] У него тоже были свои интересы, тоже были свои мотивы и своё объяснение тому, почему так на задания Ордена рвётся; он только никому не рассказывает, с чем его рвение связано — в конце концов, все здесь от чего-то бегут. Силится понять тех, кто вокруг него толпится, вопросы себе мысленно задаёт — почему Сириус с собой Ису тащит, почему Тан решил в ряды их вступить, почему Эдгар говорит о разрешённых разногласиях ( когда их ещё сотни тысяч), почему Хьюберт в сотый раз повторяет фамилию Дженкинс. Мэл силится понять, но у него не выходит — чужды ему все эти мотивы, — он понимает хорошо Марлин, что как и он всё рвётся вперёд, грудью под авады, чтобы от прошлого, переросшего в настоящее убежать, он понимает Мару, которая с яростью своей сражается и ей же проигрывает зачастую, он понимает Муди, который устал ждать, когда все перестанут поступать так глупо.

[indent]  [indent] Малкольм в новенькой быстро угадывает знакомые черты, Иса гостья неожиданная, но МакГоннагалл её не раз в коридорах второго этажа видел, поэтому узнаёт безошибочно, больше из удивления тон вопросительный прилагая: «О'Коннелл?». Успешная аврорка, талантливая ученица и довольно способная, к тому же; студентка пока, но ей все большое будущее пророчили — только бы та захотела. На Сириуса смотрит пристально, глаза прищурив — в его слова о том, что девушка догадалась сама, верилось Мэлу с трудом, — слишком мало подобных случаев. Конечно, если человек близок, он твои исчезновения, раны и вечные раздумья приметит обязательно; но только выход всегда найти можно — нужно просто тайну и отношения на чашу весов поставить: что перевесит? Для Малкольма всегда — служба / обязанности / работа, он, если Эсме от него объяснений требовала, всегда врал, хоть и ножом по сердцу это проходилось, а когда не верила та, до правды пытаясь докопаться — её отталкивал; так лучше. Сириус должен был поступить так же — оттолкнуть, соврать с н о в а, но он предпочёл отношения хорошие с Исой сохранить и быть откровенным. МакГоннагалл только головой неодобрительно качает, от парочки отворачиваясь и в сторону Марлин смотря — в глазах той тоже недовольство зреет. Помона слово первой берёт, молодежь на место ставя очень умело, в конце концов, стаж в том, как с подростками обращаться, у неё завидный. Малкольм ухмыляется себе под нос тихо, он в её назидательном тоне и строгом голосе узнаёт нотки, которые ему едва ли не с детства знакомы — Спраут с Минервой дружны всегда были, та ему словно ещё одна старшая сестра, которая всё время его воспитывать пытается ( особенно в стенах Ордена ). Он своё недовольство в чужие слова вкладывает и будто бы успокаивается немного; новенькому салютует, здороваясь в ответ, к Марлин и Маре вновь поворачивается и кивает догадке девушки: «да, в Пророке работает».

[indent]  [indent] Повестка по словам чужим размазывается, её ухватить всё труднее — каждый свои интересы снова преследует и Орден на куски разрывается, везде поспеть пытаясь; Эдгар слово берёт, внимание на себя перетягивая, куда более ясное, чёткое, он ведь всё же их представитель. Боунс резюмирует, хаотичные разговоры к знаменателю приводя — сколько бы недовольства у своих соратников он не вызывал, их небольшую толпу он организовать сумел ( хоть и ненадолго ), — Малкольм слушает внимательно, задумчиво щурясь. Переговоры с Министерством Магии, налаживание контактов, компромиссы — аврор закатывает глаза устало, — он от всего этого слишком далёк и отстранён. Малкольма объявление Ордена террористами злит ужасно, в его правде ( единственно верной, конечно же ) подобного существовать не должно, это лишь ложь и манипуляция. МакГоннагалл пошёл в аврорат когда-то потому что за правду хотел сражаться, потому что к добру пытался примкнуть и быть полезным — с п а с а т ь, — но разочарование его настигает сразу, как только его интересы и мнения в разрез с законом пошли; он за тем же идёт в Орден — за простой и понятной позицией, за чёткими границами зла и добра, что так смешались в политике Министерства, в попытке сохранить хрупкое равновесие и соблюсти интересы всех сторон. Принципы Малкольма категоричны — он слишком уверен в том, что хорошо, а что плохо, и поэтому для него переговоры с прогнившим Министерством, которое придушить их деятельность на корню пытается, непонятно. Злится, вытягивается в струну, переплетённые в замок пальцы крепче стискивает и едва ли не вскакивает с места, в последний момент удерживаясь. — Я согласен с Карадоком, мне тоже совершенно непонятен мотив. — кивает в сторону Дирборна, что мнение выразил твёрдо, но спокойно. Малкольм тоже пытался так — тихо, спокойно, уверенно; но ему вечно чего-то не доставало — то стержня, то равновесия, он всё больше ярость Мары на себя примирял или язвительность Марлин. Мэл продолжить хочет, аргументов добавить, но Хьюберт быстрее; он вперёд выходит и высказывается.

[indent]  [indent] Палмер звучит почти логично; по крайней мере сперва, Малкольм, с натяжкой, но мог бы с ним согласиться и даже кивнуть одобрительно, только подвох чует / видит, тот слишком рационализирует и к чему-то ведёт. Истина, за которой так гнаться пытаются, всё дальше от них отходит; общее дело, которому так верны все пытаются быть, давно на второй план отошло — каждому что-то своё нужно. Мэл под нос цедит ругательство, пока внутри всё закипает, с каждым сказанным Хьюбертом словом: Юджиния / Юджиния / Юджиния, — да блять. — поворачивается к Маре, — Я столько раз о Дженкинс не слышал даже во время её речи на дебатах. К политике действующего министра Малкольм относился спокойно, с какими-то постулатами даже согласен был — в конце концов, она была не худшим вариантом, — но та риторику начала менять ближе к выборам основательно. Дженкинс не вызывала у него ни симпатии, ни антипатии резкой, Орден был объявлен террористической организацией, это злило, приводило в бешенство, заставляло о несправедливости и слепоте Министерства рассуждать, но в остальном — это всё ещё не худший из исходов. Куда более пугающим было участие Лейстрейнджа в гонке, вот чья кандидатура безоговорочное беспокойство вызывала. Вот чего они не должны были допустить, перемирие было совершенно не первоочередной задачей.

[indent]  [indent] Малкольм от политики далёк совершенно; он — исполнитель, он — аврор, а не тот, кто каждое высказывание своё взвешивает и будущие голоса наперёд просчитывает, поэтому раньше особо в эти дела и не лез — его касалось только то, какие задания ему спускают и на что ориентиры дают, он дальше уже разбирался сам. Слова Хьюберта о словах общественности его злят невыносимо, — какая, блять, к чёрту разница; Мэлу всегда было достаточно того, что он сам правду знает и добро для себя определяет самостоятельно — он готов непростительные применять к тому, что злом считает, он готов жестоким быть с теми, кто того заслужил; а оборачиваться постоянно на то, что там электорат по этому поводу считает — увольте. Что МакКиннонн, что Дёрден злятся, он их чувства разделить легко может, но молчание пытается сохранить; он не хочет сказать того, о чём пожалеет потом, слишком зло звучать или слишком необдуманно, пресловутой рассудительности хотя бы на это хватает. Хватает на то, чтобы о Маре подумать и, руку ей на плечо положив, попытаться успокоить. Им новая перепалка в Ордене точно не нужна — и так от единства одни крохи остались; а они в свой разлад ещё новых членов приводит. Малкольм быстро по лицам Исы и Тана проходится, убеждаясь в том, как плохи они со стороны смотрятся — озлобленные / уставшие / потерянные. Дёрден из комнаты выходит, закончив пылкую речь, Мэл её взглядом провожает до кухни, думая, как мыслям собственным порядок придать после всего услышанного.

[indent]  [indent] — Палмер, тебе бы тоже совета Помоны послушать, — ухмыляясь, говорит, взгляд на мужчину переводя и поднимаясь с места, — и личное отношение к Дженкинс за дверьми Ордена оставить. — цедит, — Окей, мы поняли, ты хорошо её знаешь, понимаешь мотивы, позицию и так далее, но вот мы — разводит руками, остальных представляя, — с ней не знакомы близко и сторону её принять не можем. Для нас она только кандидат в министры, не самый худший, но и не тот, кого мы хотели бы видеть на посту. — пожимает плечами, — И, честно говоря, скажу за себя, мне абсолютно плевать кем она там нас считает, понимает ли наши мотивы, цели, видит ли, чем мы отличаемся от пожирателей, — язвительно, — важнее то, что она свои взгляды до своих избирателей доносит. Если уж переубеждать, — Мэл отчаянно пытался рассуждать боле политично, — то людей, а не Дженкинс. И если Министерство пересмотрит свои взгляды по факту, а не на бумаге, как ты говоришь, — какой нам с этого толк? Не всё ли равно, опять же, — кивает в сторону Марлин, — нас просто перестанут считать «плохими и злыми террористами»? — передразнивает что-то несуществующее, ухмыляется следом. — Мы вроде как не для имиджа тут собирались, разве нет? Не важнее то, кем на самом деле являемся? — бросает риторический вопрос, наверное, слишком философский для этой беседы и, уж тем более, для самого Малкольма, — Эдгар, — поворачивается к нему, краем глаза ловя возвращение Дёрден на место, — что нам принесёт это сотрудничество? Кроме рисков я пока ничего не вижу, у неё другие взгляды, другая программа, другие цели; даже если, по-вашему, нам выгодно перемирие, чем выгодно ей, как кандидату? Разве ей выгодно делиться с нами избирателями, признавая «хорошими», ей куда удобнее убрать нас с дороги как террористов, — пожимает плечами, — идти с переговорами — только подставляться, как мне кажется. — заканчивает, но назад не отходит, в разговоре планируя продолжить участие.